В 2012 году за выступление в московском храме Христа Спасителя участниц группы «Пусси Райот» приговорили к реальным срокам за хулиганство. В 2017 блогер Руслан Соколовский после ловли покемонов в Храме-на-Крови в Екатеринбурге получил условный срок, в том числе, по статье об оскорблении чувств верующих. В 2018-м священнику, спевшему «Мурку» в одном из храмов Москвы, патриарх Кирилл сказал покинуть Московскую епархию. Такой мы знаем православную церковь — нетерпимой к нарушителям канонический порядков.

Однако некоторые служители церкви выбиваются из общей картины. Несмотря на то, что они следуют всем церковным внутренним нормам и правилам, их можно назвать неформалами от РПЦ. Им мы посвящаем цикл материалов «Батюшки!».

Мы встречаемся с батюшкой в селе Мысы, где находится Церковь Святого Благоверного князя Александра Невского. Здесь Лука служит настоятелем. На собеседнике чёрный подрясник (длинная одежда, поверх которой надевается ряса) – «обычно так хожу». Он говорит с акцентом и иногда путает окончания прилагательных, но нисколько этого не стесняется. Национальная особенность ему и мешает (раньше на улице называли «чуркой»), и выручает: когда только стал священником, акцент помогал наладить отношения с другими батюшками. Те – обычно «малоулыбчивые, загруженные житейскими делами» – слыша странный говор, вспоминали грузинские слова и шутили.

Как объясняет Лука, всё, что вокруг, привезли или купили прихожане – это и свежие светлые доски, которыми помещение обшито изнутри, стеклопакеты, иконы. Доски скоро будут красить лаком, чтобы они не потеряли цвет. В одну из ближайших служб настоятель предложит желающим остаться, чтобы помочь с ремонтом. «Человек десять-то останется, – предполагает он. – У нас леса есть, мужчины будут наверху красить, а женщины внизу».

Самого Луку, вместе с двумя братьями, крестили в семь лет в родном городе Чиатура в Грузии. Тогда собрались полторы сотни родственников – «это [ещё] не все, это просто маленький круг, у нас в Грузии так принято». Больше всего мужчине запомнился настоятель местного монастыря, который вёл обряд. Братья вообще часто к нему ходили. По-доброму называли его «дедушкой». «Поднимет подрясник [до колен]: "Ну, что, пойдём в футбол играть?" – ты понимаешь, конечно, батюшка-то старенький, какой там футбол. Но у него такой азарт в глазах – был бы мячик, точно бы пошёл». Бегали наперегонки за овцами: «Бежишь, а батюшка сзади идёт: бегать уже не мог, – вспоминает Лука. – Смеёшься».

После армии получил направление в сельскохозяйственный институт в Перми, оттуда – на работу на ферме в микрорайоне Липовая гора. На Урале встретил жену, вскоре родился сын. В начале 90-х ферма, где трудился, разорилась, Лука сначала устроился водителем в свой институт, а потом начал искать шабашки на стройках. Было тяжело: неделями мог ночевать в строящихся домах и банях.

Вместе с супругой по привычке ходили в церковь. Однажды знакомая посоветовала прийти на службу пораньше, а не «когда уже всё закончилось, лишь бы свечи ставить». Пара прислушалась, пришли в храм Всех Святых на улице Тихой. «Постоянно думаешь, когда же всё закончится, – вспоминает Лука службы. – Потому что устаёшь. Удивляешься: бабушки-то стоят, а ты – молодой вроде бы… Сердце-то ещё далеко от бога. Но как только успокоишься, особенно когда пение начинается, думаешь: вот это да, как красиво, оказывается».

После того похода начал готовиться к первой исповеди священнику – для этого нужно поститься, собраться с мыслями, чтобы рассказать другому человеку о своих грехах. Вспоминает: после исповеди вышел из храма, скинув «две тонны» с плеч: «Ты видишь отцовское понимание, сочувствие, принятие, объяснение греха. Выходишь – такой облегчённый. Ну, прямо полёт души».

Лука так серьёзно увлёкся религией, что стал говорить работодателям: он верующий, поэтому не сможет работать по выходным.

Лука всё больше общался со священниками. Это были «новые страницы мира» для него. «Вот где настоящие подвиги, – объясняет. – Вот, где люди трудятся – не как я, физически. Именно духовную радость получаешь только в храме».

Со временем задался вопросом, о том как люди вообще становятся священниками. Спросил об этом отца Антона. И тот ответил: «Я тебя благословляю». После этого мужчину отправили на «практику» в прикамский посёлок Юг. Затем он стал пономарём, а потом и священником в пермском храме на Тихой, куда привык ходить прежде. На стройках к тому времени работать перестал.

Однажды в его храм зашёл мужчина, сказал, что собирается повеситься. Спросил, что ему делать. «Служба идёт, и времени-то нету, – вспоминает Лука. – Он ушёл. Говорит: "Всё, ты меня не убедил". Меня аж трясёт. Я пошёл в алтарь, говорю: "Отцы, давайте помолимся, чтобы он передумал"». Служба уже шла как-то не так. «Думаю, вот сейчас кто-нибудь забежит, скажет – там человек висит». Но когда всё закончилось, тот мужчина, с красными и влажными глазами, зашёл в храм снова. «Потом с будущей женой познакомился, – продолжает Лука. – Повенчались. Вспоминали с ними [о том случае] – смеялись».

В 2014-м Лука стал настоятелем храма в селе Мысы, где мы с ним и встретились. Рассказывает, не мог отказаться от назначения сюда: «Каждый священник – такое же подчинённое лицо, как солдат: есть благословения, которые не обсуждаются». Признаётся: единственное, о чём беспокоился, так это о певчих – будут ли они хорошо петь. Но, говорит, повезло – «именно тот самый стиль пения».

Тогда, четыре года назад, здесь начали ремонтировать крышу, а в прошлом году дело дошло до внутренней отделки. Луке пригодился его опыт в строительстве и знакомства с бизнесменами из этой сферы – кто привозил материалы, кто работал руками. «Ну, своими силами, – уточняет. – Я со своими ребятами тут [всё делаю], с прихожанами. У нас возможности нет, чтобы платить профессиональным работникам».

Останавливаемся у иконы святого Гавриила, её привез из Грузии прихожанин. На регистрации в аэропорте тому сказали, что на борт с иконой такого большого размера не пустят. По словам настоятеля мысинского храма, мужчина от растерянности обратился к самому Гавриилу с изображения: «Если ты благословляешь поехать в наш город и быть в нашем храме – тогда решай, – сказал он. – А если нет, нам придётся оставить тебя здесь». На регистрации сжалились. Пересказывая ответ сотрудницы вокзала, Лука переходит на шёпот: «Проходите, пока никто не видит».

Отец сравнивает священника с собакой: «Если она не лает, какая от неё польза? Если священник не проповедует, какая от него польза?». Любой разговор с другим человеком, уверен он, может оставить что-то в душе слушателя. Сегодня тот не задумается о переходе в православие, а завтра – уже может. «Когда признаёшься, что веришь в бога, должен и признаться, что грешный, – считает Лука. – Должен работать над собой: отказаться курить, пить, материться. Очень многие к этому не готовы». Отсюда и разговоры об отсутствии веры, которые собеседник называет «придумками».

— А если любовь есть, но он не православный? — спрашиваем.
— Какая разница? Всё равно человек меняется.
— Если есть любовь, он обязательно будет православным?
— Не то, что православным. Случится так, что человек придёт к вере. Может, православной. [А] некоторые мусульманство принимают.

Российские служители в отличие от грузинских более замкнуты, говорит Лука. Хотя есть и такие, кто «коммуникабельный, не любит вообще унывать». Собеседник рад, что некоторые батюшки не против отдохнуть — например, на природе с шашлыком и хорошим вином («для организма немножко алкоголь — необходимо»).

Ему нравятся те, кто любит шутить. Поводов для этого прихожане дают предостаточно. Например, спросят: «Какому святому поставить свечу, чтобы я продал квартиру?» Лука возражает: «Не свеча помогает, а вера. Ты приходишь [просто] свечу поставить или готов помолиться?» Или человек приходит и спрашивает: «Мне сказали, что надо обойти храм три раза и произнести заклятье. С какой стороны обходить?»

Про наказание священнику, спевшему «Мурку» в одном из московских храмов, Лука говорит: заслуженное. С другой стороны, и батюшку того он не осуждает: «Просто человек, видимо, немножко увлёкся пением – что делать, мы же все люди». Собеседник добавляет, что видеозапись с застолья не должна была попасть в интернет: «когда такие [мероприятия] проводятся в закрытом приходе, нельзя, чтобы это выносилось».

Статью Уголовного кодекса об оскорблении чувств верующих он, кстати, не поддерживает: считает, что ни веру, ни чувства оскорбить попросту нельзя. «Если посмотреть на иконы, – рассуждает, – у нас много мучеников. Их убивали, топтали, резали на куски – что только не делали. Но не оскорбляли веру – возвышали наоборот: человек становится выше этих мучителей».

Несколько лет назад на улице – Лука совсем немного не дошёл до подъездной двери своего дома – к нему вдруг подошли двое пьяных. Один отговаривал товарища от конфликта, но другой не унимался и махал руками. Батюшка дать сдачи не мог. Объясняет: «Потом этот человек меня увидит в храме, скажет: а, он драчун». Уворачивался от ударов. «Люди стоят, смотрят, – вспоминает отец. – Выбежал один узбек, схватил его: "Ты чё, как ты можешь, это же священник"».

Если бы сейчас Лука встретил обидчика на улице, поговорил бы с ним: «Когда он протрезвеет и вспомнит об этом, может, пожалеет. Для него будет мучение, потому что если кого-то обидишь, всё равно ищешь повод примириться». Хотя, добавляет батюшка, у каждого свой путь: «Ни один священник не может человека убедить, [подействовать] угрозами, – объясняет он. – Сам человек решает: либо измениться и идти вперёд, либо – остаться».